Время наступает - Страница 76

«Сколько ведомо мне, не случалось прежде такого сражения, чтоб столь многие доблестные мужи погибли в столь ничтожном месте. – Он задумался и, покачав головой, вывел новые слова: «Когда же утихли звон оружия и стоны раненых, произошло самое дивное. Любимая жена убиенного Кира, Лайла, вавилонянка знатного рода, огласила последнюю волю царя персов. В ней же Кир, прежде чем испустить последний вздох, объявил первенца своего, царевича Камбиза, мятежником, вступившим в сговор с фараоном Египта, а потому все свои владения оставил он младшему сыну, Бардии. Означенная же Лайла при сыне названа правительницей, покуда тот в истинную силу не войдет. А дабы никто царскую волю нарушить не посмел, защитником к ней Кир назначил своего верного союзника и друга, Валтасара, царя вавилонского, прежде изменником Нидинту-Белом оболганного, но верность свою неуклонно соблюдшего.

Многие из персов той волей были недовольны, особо же племянник убиенного царя, по имени Дарий. Однако же против царской воли выступить он не посмел и лишь громкими речами поносил Лайлу, как изменщицу. Тем все и завершилось».

Амердат еще раз прочел написанное и остался доволен проделанной работой. Только одного он не знал, не видел и потому не упомянул. Не видел он, как вслушивался в крики глашатаев мрачного вида всадник на караковом жеребце, чертами лица удивительно похожий на вавилонского царя Набонида.

– Вот, значит, как, дорогая сестрица, – процедил он сквозь зубы, слушая, как ветер разносит имя Валтасара, последней волей Кира – наместника Персии. – Что ж, это мы еще посмотрим!

ГЛАВА 19

Слово «правда» в политике может означать самую наглую ложь, которую не удается опровергнуть.
Эдгар Гувер

Обливаясь потом и проклиная судьбу, тысячи рабов, еще недавно бывших воинами лидийской армии, тащили на спине камни к тому самому пригорку, откуда еще совсем недавно победоносный Кир созерцал бой с армией мятежников. Для тех, кто отважно погибал в схватке, у персов всегда находились слова уважения; тем же, кто в страхе за свою жизнь бросил оружие, уготованы были лишь бич и участь двуногого скота.

Теперь, когда битва отгремела на этом сглаженном временем скальном обломке, ставшем отныне для всякого перса священным местом доблести, возводилась погребальная башня славнейшего из царей великого народа. Конечно же, она должна была стать такой, чтобы и спустя столетия любой прохожий или проезжий, глянув на нее, с трепетом и почтением вспомнил о разыгравшемся здесь некогда сражении и о грозном царе, павшем на поле боя, как подобает истинному воину.

Установленная посреди башни глубокая чаша с пеплом Кира была покрыта его боевым щитом. Вокруг же, преграждая дорогу любопытному, громоздились кучи военных трофеев, панцири гоплитов в форме могучих бронзовых торсов, их шлемы с высокими гребнями, круглые щиты, гоплоны, вырезные пельты, длинные копья, дротики и мечи.

Валтасар глядел, как пораженные горем персы стаскивают трофеи к месту последнего упокоения своего государя, и с тоскою представлял, что теперь, по сути, все эти воинственные горцы станут его подданными. Когда-то, еще в пору его юности, Набонид сказал ему: «Править страной может всякий дурак, а вот для того, чтобы и истинно управлять ею, не хватит и всей человеческой мудрости, ибо всякое действие порождает одну долю недовольных и десять – неблагодарных». Теперь Валтасар с грустью вспоминал слова отца, пытаясь хоть отдаленно представить себе, что ему делать с наследством Кира. Наиболее разумным ему представлялся вариант призвания на царский трон старшего сына убитого царя, но тот сейчас находился далеко, неведомо было, жив ли он, да и завещание невесть почему отлучало первенца Кира от престолонаследия.

Царь Вавилона пытался выяснить причины столь непонятного решения у тех советников покойного государя, кто выжил после утренней бойни. Но таких осталось немного. Одни из этих счастливцев просто ничего толком сказать не могли, другие, преимущественно евнухи, что-то невнятно твердили о заговоре; третьи же, вернее третий – царский племянник Дарий – с жесткой прямотой воина заявил, что считает подлогом завещание своего дяди.

Возмущенная его речами, красавица Лайла хотела было казнить смутьяна, но Валтасару удалось внушить ей, что начинать правление с казни родственника, да еще одного из героев недавней битвы – весьма дурное предзнаменование. Первым сложив трофеи у погребальной урны, Дарий отправился правителем в Согдиану, едва ли не самую дальнюю сатрапию Персидского царства.

Но если это и снимало остроту противостояния, то отнюдь не отменяло его целиком. Как ни силился Валтасар принять устраивающее всех решение, ничего не шло ему на ум. Лайла была вавилонянкой, да к тому же сестрой Верховного жреца, и можно было предполагать, что воспитанный ею Бардия, младший сын Кира, станет другом Вавилону. Любой же иной…

Пример отца стоял перед глазами Валтасара. Когда-то он собственными руками помог Киру взойти на престол. И чем все это закончилось? Когда б не Даниил, быть может, сейчас и не было бы ни его самого, ни Вавилонского царства. Валтасар поморщился, осознавая, насколько сейчас ему нужен совет боговдохновенного эборея. Но тот, в очередной раз подарив ему победу, обеспамятовал, и посейчас лежал без чувств. Раз за разом царь посылал слуг глянуть, не пришел ли в себя Даниил, но те, возвратившись, лишь огорченно разводили руками.

Валтасар задумчиво перевел взгляд с погребальной башни царя царей на Амердата, сидящего поблизости на камне. Тот что-то выводил на куске пергамента, скрупулезно фиксируя события нынешнего дня. «Что он может знать, этот старец, забытый, кажется, и самой смертью? Может ли он предположить, что великая держава лежит у моих ног подобно ковру, а я не ведаю, как ступить?»