Время наступает - Страница 109

109

Ныне же каждому, исключая, быть может, неразумных детей, точно известно, как сотворяются человеки, и если лишь в прочнейшем союзе мужчины и женщины уподобляемся мы богу в час изначального творения Всевышнего, можем ли после этого утверждать, что одна половина божественна, другая же – нет? Сие неразумно! Сказано в Писании: «Мужчину и женщину сотворил их, и нарек им имя: человек». Вместе в глазах ЙаХаВа зовемся мы человеком. Мужчина ли, женщина – лишь части целого.

Всякому – свое деяние, и свой почет. Взгляни, коли желаешь, на символ эборейской веры: знаки мужского и женского переплетены в нем неразрывно. Вот мужское, направленное острием вверх, ибо ведет и направляет. Но гляди, покоится он на твердом основании. Вот женский. Острие его направлено вниз, ибо через него идет неразрывность традиций рода и прочный род также вырастает через этот знак. Вместе же они звезда – вечное светило, сиречь, Бог!

– Твоя речь мудра, Даниил, – задумчиво произнес Валтасар. – Я велю писцам, чтобы они запечатлели твои слова на отдельной табличке, ибо желательно мне будет вновь перечесть их.

Гаумата очнулся оттого, что кто-то пытался стянуть с него массивную золотую цепь с солнечным ликом Мардука. Знак его духовной власти цеплялся за ухо, и эта внезапная боль выдернула его из небытия, как из темноты колодца наполненное ведро. Он застонал и попытался открыть глаза.

– Глянь-ка, он жив, – донеслось откуда-то сверху.

– Подумаешь, эка невидаль, – отвечал второй голос. – Что я, живых людей не видал прежде? Жив, так умрет. Солнце, ишь какое. Ты мне лучше ответь. Вот помрет он, мы его оставим. Прилетят ухеели и сожрут его, как ячменную лепешку. Но это их забота. Их тому, видать, Ахурамазда зачем-то обучил. А где, скажи на милость, видал ты, чтобы ухеелю зачем-нибудь понадобилась такая вот золотая цепь или же пояс с каменьями.

– Все же лучше его не трогать, – с сомнением произнес другой. – Разве ты сам не видишь, это же жрец?! За него ни от людей, ни от богов нам пощады не будет.

До затуманенного сознания бывшего Первосвященника Мардука тихим эхом докатилось имя персидского бога добра и света Ахурамазда. «Стало быть, персы, – отрешенно констатировал он. – Сколь же долго я был в пути?»

– Мы не убивали его и не убиваем, – парировал тот, кто настаивал на ограблении. – Пусть живет, сколько бог ему намерил. А это – наша добыча.

Гаумата предпринял еще одну попытку открыть глаза. На этот раз, хоть и в малой степени, она ему удалась. Над его скорчившимся в тесной колеснице телом возвышались фигуры двух всадников. Их кони, доспехи, колчаны, полные стрел, не оставляли сомнения, что перед Гауматой не просто разбойники, шакалы караванных путей, спешащие ухватить отставших и ослабленных долгим переходом. Это были профессиональные вояки, не гнушающиеся мародерством, но все же связанные воинским законом, как скакун крепкой уздой.

«Великий Мардук! – подумал он и осекся. Славить Повелителя судеб ему теперь было зазорно. И все же судьба, устыдившись, кажется, суровости по отношению к нему, решила послать ему в подмогу удачный случай. Гаумата с трудом приподнял руку, стараясь жестом привлечь к себе внимание наездников.

– Кажется, он нас видит, – предположил сторонник честного образа жизни.

– А возможно, и слышит, – проговорил второй всадник, наматывая на кулак золотую цепь. – Чего надо тебе, почтенный?

Он наклонился к раненому.

– Я – Гаумата, – прошептал бывший Верховный жрец, с трудом размыкая губы. – Брат царицы Лайлы. Отвезите меня к ней. Она щедро вознаградит вас.

Гордая царица Лайла стояла пред старшим братом, почтительно склонив голову. Тот полусидел на ложе, устланном шкурами барсов, и говорил едва слышно, но жестко и запальчиво:

– Ты считаешь, что проделка с завещанием Кира действительно была удачной? Что ж, в тот миг, несомненно, так оно и было. Идея Нидинту-Бела позволила тебе выжить. Но, сестра, поверь мне, если сейчас ты хоть на мгновение решишь, что уже победила, тебя постигнет судьба Кира. Но он погиб от раны, полученной в бою. Твоя же участь будет куда более горька. Мир не знал воителя лучшего, чем Кир. Но однажды сей грозный воин поверил в то, что Эрра всегда будет дарить свою благосклонность лишь ему. А она не терпит, когда ее принимают за наложницу.

– Что же тебя беспокоит, брат мой? – негромко спросила Лайла. – Бардия еще совсем мал, и до той поры, пока он войдет в силу, я буду здесь безраздельной правительницей. Теперь, когда ты со мной…

– Твои речи неразумны, – оборвал ее Гаумата. – Ты что же, думаешь, что Вавилон отрядил меня в помощь тебе, а по дороге я упал с колесницы и разбил себе голову?

Царица молчала, не мешая изливаться гневным речам старшего брата.

– Пока еще никто не знает, что я здесь, и это к лучшему. Те двое, что нашли меня, что с ними?

– Я дала каждому из них по десять кобылиц и направила сотниками в Согдиану.

– Это мудро, дорогая моя сестричка. Лучше, если никто не будет знать, что я нахожусь в твоем доме.

– Но ты же Верховный жрец Мардука! В Вавилоне непременно станут искать тебя.

– Все! Никакого Мардука нет! Он мертв. Его сразил гнусный выскочка-эборей.

– И ты допустил это? – Огромные черные глаза Лайлы распахнулись, полные удивления и гнева.

– Мардук допустил это!!! – взорвался Гаумата. – Даниил всех обвел вокруг пальца! Всех обхитрил! Валтасар ест у него из рук, как бездомная собачонка, и великий Судья богов попустительствует ему, точно любимому сыну! Я сделал все, что мог! И даже больше того! Но лишь потратил время попусту! Я едва остался жив! А Даниил торжествует, будто именно в этом замысел Вершителя судеб! Последние дни наступили для вавилонского царства!

109