Время наступает - Страница 55

«Ты… Ты…» – Иезекия хотел что-то прокричать, но скорбь и гнев охватили его за горло, не давая излиться словам.

– Царевич! Царевич Даниил! – донеслось из коридора. – Царевич Даниил приехал!

ГЛАВА 14

Если гора не идет к Магомету, всегда найдутся богословы, которые легко объяснят почему.
Хасан-Ас-Сабах

Намму стоял перед хозяином лавки, подыскивая нужные слова, и с некоторым удивлением разглядывая посеревшее лицо Иезекии. Сквозь природную смуглость было видно, насколько тот бледен и подавлен. Но даже ему, царскому советнику, опытному и наблюдательному пройдохе с большого рынка в Ниневии, не могло прийти в голову, как ускоренно бьется сердце отца, как громом пораженного в самое сердце, и как трудно ему, шагая на ватных ногах, изображать глубокое почтение и радость, принимая высокого гостя.

Намму, ни о чем подобном не догадываясь, глядел на отца Сусанны и подбирал нужные слова. После нелепого скомканного разговора с Карханом он совсем было впал в уныние. Роль пророка, поначалу несколько даже забавлявшая его и при удачном стечении обстоятельств сулившая немалые барыши, тяготила его все больше. С грустью шагая по коридорам дворца, он говорил себе, что все ближе ужасный конец этой нелепой истории. Бог не желает беседовать с ним, хоть бы и все народы Ойкумены признали его великим пророком. Когда обман наконец вскроется, время, проведенное во рву со львами, покажется ему минутами безмятежности. Победа не радовала его. Точно верный слуга перед господином, она тут же открывала двери для новых испытаний, вероятно, более тяжелых и опасных, нежели прежние.

Луч надежды, блеснувший пред ним, когда вдруг открылась ему божественная сущность царского телохранителя, угас, оставив Намму во тьме, еще более непроницаемой, чем прежде. Ибо прежде не знал он, сколь близок свет! Кем бы ни был Кархан: преждерожденным гипербореем или же полубогом, как Энкиду – соратник Гильгамеша, рядом с ним он, бесприютный ниневийский мошенник, чувствовал себя полным ничтожеством.

«С этим пора заканчивать». – Даниил сжал кулаки, выходя из полутемного коридора на залитую солнцем дворцовую площадь. В сущности, ведь и Намму – того самого бедолаги, который был изгнан из далекой северной Ниневии за горсть чужого золота, больше нет. Пора с ним проститься, оставить его прах в пустыне. Есть Даниил – советник царя Валтасара и сам наследник царского венца народа эбореев.

«В конце концов разве был я плохим советчиком царю Вавилона? – думал он. – И отчего же вдруг следует полагать, что впредь дам ему дурной совет? Ведь что бы ни было там, в прошлом, одно несомненно: боги, вернее, – Намму поправился, – Бог и старик Абодар наделили меня совсем не плохой начинкой между ушами. Отчего же ею не воспользоваться?! Решено: с этого часа поменьше чудес и пророчеств, побольше царственности во взоре – как подобает знатному вельможе, облеченному царским доверием. И да здравствует царевич Даниил!

Первым делом следует обзавестись женой. Неженатый вельможа подозрителен. Особенно в столь зрелом возрасте. – Даниил пустился в подсчеты, силясь уточнить, сколько же ему лет, если и впрямь числить его тем самым почетным заложником, взятым Навуходоносором при захвате столицы эборейского царства. Результат получался неутешительным. Должно быть, годы, проведенные в суровом воздержании среди пустынь и скал учитывались богами по особому счету. Но выходило, что уже больше шести десятков лет прошло с тех пор, когда, на радость отца и матери, царственное чадо издало свой первый крик. Жизнь Намму тоже не изобиловала негой и роскошью, и ему, пожалуй, можно было дать более прожитых им тридцати двух лет, но для шестидесяти с изрядным хвостом он выглядел чрезвычайно моложаво. – Самое время жениться».

Вероятно, будь на месте ниневийца истинный царевич, положительно решив для себя вопрос о необходимости брака, он бы стал перебирать в голове длинный список окрестных правителей, с кем бы стоило породниться и, возможно, заручиться поддержкой для исполнения далеко идущих планов. Перед Намму такой вопрос не стоял. Единственный человек, которого он желал бы видеть своим новым родственником, носил скромный титул хозяина лавки у ворот Иштар.

И вот он стоял перед отцом избранницы, тревожно вслушиваясь в звучание собственных слов:

– Отдай за меня дочь свою, Сусанну.

Иезекия почувствовал, что сейчас умрет, но все еще жив, и тут же пожалел об этом.

– Нет, – пролепетал он, ощущая, как земля уходит из-под ног и молнии устремляются к нему из горних высей.

Не на этом ли месте всего несколько дней назад увещевал он Сусанну идти к царскому дворцу, дабы вернуть суму с пергаментами высокомудрому Даниилу? Не он ли грезил о дворцах и колесницах в славном городе Ерушалаиме? Дворцы рассеялись в пыль, как те, что строят из песка дети, или из воздуха – пустынные джинны. Колесница же перевернулась на полном ходу, и он пал из нее наземь, дабы окончательно избавиться от честолюбивых замыслов, точно неразумный сын эллинского бога, Гелиоса.

Иезекия готов был отдать последнюю монету, а может, даже и саму жизнь за царевича, но Сусанна… Иезекия даже представить себе не мог, что начнется, когда выяснится, сколь порочна его красавица дочь! Подумать только, позабыв о приличии и чистоте, принимать в своих покоях любовника, да еще под самым носом отца.

– Я… не могу отдать ее за тебя, Даниил, – со стоном выдавил он. – Не гневись, это выше сил моих.

Пламя жертвенного огня возносило к престолу Мардука благоухания зажаренного ягненка. Гаумата, как никто, знал, что боги вполне насытятся ароматами, а свежее сочное мясо пойдет на утоление голода его и многочисленных служителей. Так было всегда. Как передавалось из поколения в поколение между жрецами, даже когда Мардук принимал осязаемый образ, он никогда не упоминал о жертвенных ягнятах и быках, принесенных ему во всесожжение за прошлые годы.